Уроки Чернобыля... Это словосочетание уже стало штампом. Однако еще неясно, хорошо ли мы их усвоили. Конечно, конкретные меры приняты, и точное повторение чернобыльской трагедии невозможно (см., например, статью Луконина Н. Ф. в газете «Соц. индустрия» № 33 за 10 февраля 1988 г.). Но покончено ли с ее глубинными корнями? Во многих беседах и с московскими физиками, и с сотрудниками Чернобыльской станции меня поражало одно и то же: отчетливое понимание чужой вины и не менее отчетливое нежелание признавать вину собственную. Взаимные претензии были обоснованны, но от того слушать их не становилось легче. Часть чернобыльской вины лежит почти на каждом — и на физиках, проводящих расчеты по упрощенным моделям, и на монтажниках, небрежно заваривающих швы, и на операторах, позволяющих себе не считаться с регламентом работ.
Ни у кого не вызывает сомнений, что авария стала результатом всеобщего непрофессионализма. В повести «Чернобыль» Ю. Щербака приведены слова начальника одной из смен: «Почему ни я, ни мои коллеги не заглушили реактор, когда уменьшилось количество защитных стержней? Да потому, что никто из нас не представлял, что это чревато ядерной аварией... никто нам об этом не говорил». Может ли человек, окончивший физический вуз, более явно расписаться в своей некомпетентности? А насколько профессиональны были разработчики реактора, не рассматривавшие возможность разгона реактора на мгновенных нейтронах и только после аварии принявшие меры против него (в частности, изменив конструкцию «вытеснителей» и введя автоматическую защиту по недостаточному оперативному запасу реактивности)? Как, наконец, оценить профессионализм журналиста, лихо описавшего аварию несколькими строчками в научно-популярном журнале: «Примерно с часу дня, когда стали выводить из работы 4-й блок, случился со «Скалой» приступ занудства, причем самого мерзкого, на какое только главная ЭВМ атомной станции способна, трындит всеми своими дисплеями, дескать: «Не то делаете, ребята!» Спустя время прислушались к этому занудству, нажатием кнопки АЗ-5 подали команду «аварийное охлаждение реактора». По этой команде реактор взорвался...»
Кстати, на журналистах, прославлявших достижения атомной энергетики, не удосужившись разобраться в ее проблемах, лежит своя доля вины за происшедшее. Если бы подобными статьями не было сформировано всеобщее убеждение в абсолютной безопасности АЭС, если бы население оказалось психологически подготовлено к возможности экстремальных ситуаций, можно было бы сообщить жителям Припяти о происходящем в первые же часы и дать им необходимые рекомендации, не опасаясь вызвать панику. Тем важнее сделать выводы теперь. Однако сменить плюс на минус — еще не значит объективно разобраться, и поток публикаций, отвергающих атомную энергетику не менее размашисто и дружно, чем ее недавно хвалили, показывает, что Чернобыль научил профессионализму и беспристрастности далеко не всех.
Так что же все-таки делать, чтобы трагедия не прошла даром? Наверное, прежде всего учиться говорить всю правду. О чернобыльской катастрофе она за три с половиной года так и не сказана до конца. Ждут ответов многие вопросы. Почему в официальном документе МАГАТЭ записано: «Утром 26 апреля населению было указано плотно закрыть окна и двери и оставаться в помещении. Школы и детские сады были закрыты», — хотя все припятчане свидетельствуют, что в субботу город жил обычной жизнью, а детские учреждения работали?
Почему в докладе советских специалистов на совещании МАГАТЭ 1986 года сказано: «На распечатке, выведенной за минуту до взрыва, оператор увидел, что оперативный запас реактивности недопустимо мал», — если пульт управления и печатающее устройство расположены в разных помещениях, и за минуту персонал физически не может изучить распечатку?
Обращают на себя внимание следующие фразы итогового доклада международной консультативной группы МАГАТЭ: «Во время совещания советские эксперты заявили, что в течение 100 реакторо-лет эксплуатации реакторов типа РБМК не произошло ни одного аномального события, которое можно было бы рассматривать в качестве «предвестника» аварии 26 апреля... Однако Советский Союз может толковать термин «предвестник» иначе, чем это делают в других странах. Хотя в прошлом не возникало совокупности событий, подобной той, которая привела к аварии, события на Курской АЭС, описанные в разделе 2.12.2 Приложения 2 к докладу Советского Союза, представляют чрезвычайно большой интерес для изучения некоторых важных характеристик переходных режимов Чернобыльской АЭС». (В январе 1980 г. на первом блоке Курской АЭС произошло полное обесточивание собственных нужд. Сработала аварийная защита и САОР, но в первые 25 секунд поток воды в контуре падал быстрее, чем тепловая мощность РБМК, и это привело к кратковременному росту объема пара в каналах.) Ждут открытого научного анализа и мероприятия по ликвидации последствий аварии: насколько правильными были действия специалистов, какие методы оказались наиболее эффективными, а какие не оправдали себя, отчего на шестые сутки после аварии начал вдруг расти выброс радионуклидов из разрушенного блока?
Наконец, нужно объяснить, почему официальное сообщение об аварии от Совета Министров СССР поступило только 29 апреля. Отвечая на этот вопрос одному из журналистов, академик Легасов сослался на неожиданность трагедии: «Как специалист и участник событий могу подтвердить — масштабы аварии, ее характер, развитие событий казались невероятными, почти фантастическими. Злого умысла, попытки что-то скрыть не было». Иными словами, не было злого умысла, но была недопустимая растерянность.
Конечно, некоторые из этих вопросов сейчас кажутся риторическими — ответы на них очевидны. Но пока они не даны официально и откровенно, недоверие к атомной энергетике будет сохраняться. В сложившейся ситуации полуправда хуже лжи. Только участие независимых представителей общественности в обсуждении всех решений способно, да и то не сразу, изменить негативное отношение к АЭС. Сейчас для такого обсуждения самое время — готовятся проекты законов СССР об атомной энергии и обращении с радиоактивными отходами. Гласное и подробное рассмотрение этих проектов могло бы стать первым шагом к выходу из сложного положения, в котором оказался «мирный атом».
1. Поскольку в некоторых публикациях встречаются расхождения, следует оговорить, что все приведенные в статье сведения целиком основаны на официальных сообщениях, прежде всего на «Информации, подготовленной для совещания экспертов МАГАТЭ» и приложениях к этому документу.
2. Для удобства управления при работе на номинальной мощности реактор разделен на 12 независимых зон, в каждой из которых система локального автоматического регулирования (ЛАР) поддерживает нужную интенсивность цепной реакции. Для этого в каждой зоне есть 3 группы поглощающих стержней, по 4 стержня в каждой. Одна из них используется при регулировании на низких уровнях мощности. Из двух оставшихся групп одна (по выбору) применяется для регулирования в диапазонах средней и номинальной мощностей.
3. В докладе Международной консультативной группы по ядерной безопасности МАГАТЭ отмечено, что эта защита, не будь она отключена, спасла бы реактор. В то же время в некоторых публикациях (в частности в «Чернобыльской тетради» Г. Медведева) утверждается, что аварийный сброс стержней-поглотителей, который в этом случае произошел бы в 1 ч. 23 мин. 04 с., просто приблизил бы взрыв на полминуты. Какая из точек зрения правильна, может ответить лишь точный расчет — вопрос в том, хватило бы скачка реактивности, вызванного одновременным опусканием стержней (об этом скачке подробнее дальше в тексте), чтобы вызвать саморазгон реактора, или разгон стал бы возможен только при совпадении такого скачка с уменьшением потока воды от останавливающихся ГЦН, как это произошло в действительности в 1 ч. 23 мин. 40 с. Расчет для конкретной ситуации на 4-м блоке в открытой печати пока не опубликован, и потому однозначный вывод сделать трудно.